Харьковчанка с маленьким сыном, выбираясь из города, попала под пулеметный огонь россиян и около недели жила в подвале. Оттуда им пришлось бежать во временно оккупированную громаду области. Newsroom пообщался с семьей и выяснил, как под обстрелами они выбирались на подконтрольную Украине территорию.
Утром 24 февраля Юлия Власенко с сыном Ваней находилась в своей харьковской квартире в микрорайоне “Солнечный”. Около 04:30 девушка проснулась от раскатов взрывов, доносящихся с улицы.
“Я не сразу сообразила, в чем дело. Выйдя на балкон, никаких вспышек не увидела, однако гул доносился настолько сильный, что в окнах дрожали стекла. Муж в тот период со своими родителями находился в Купянском районе. По телефону он попытался успокоить меня, сказав, что звуки взрывов, наверное, связаны с учениями, но по голосу я поняла, что сам не верит сказанному”.
Тем временем под окнами многоэтажки припарковалась пара гражданских автомобилей. Из них вышли мужчины в украинской военной форме, к ним навстречу из дома выбежали несколько женщин с сумками в руках. Всех их погрузили в авто и спешно увезли. Школьный чат при этом разрывался от сообщений учителей, которые просили не отправлять детей на учебу.
“Ваня, это война!”
“Меня охватила легкая паника. Я не понимала, что мне делать, куда бежать? Где искать бомбоубежище? Открыто ли оно? Интуиция подсказывала, что находиться на улице — слишком опасно. В этот момент мне позвонила мама, которая с отцом находилась в селе Рубежное под Волчанском. Она сквозь слезы рассказала, что у них тоже слышны взрывы. Проснулся сын Ваня. Я стала его торопить умываться, одеваться, завтракать… Он между делом меня спросил: мама, мы в школу опаздываем? И мне пришлось сказать правду: нет, Ваня, это война. В тот момент я не понимала, что происходит, куда летят снаряды, оставаться в городе или ехать в село к родителям, надолго ли все это? Просто хотелось быть с кем-то еще, потому что вдвоем с ребенком — страшно. Позвонил муж и сказал, что не сможет к нам добраться, потому что в направлении от Чугуева до Харькова российские военные расстреливают все, что движется. Позже мы узнали, что эту дорогу назвали “дорогой смерти”.
Первая ночь в подвале
Последовав совету мужа, Юля с сыном и братом отправилась в убежище под частным домом своих знакомых. Оказалось, что это небольшой подвал площадью два на два квадратных метра, в котором уже разместились семь человек.
Военный хлеб, молоко и надежда на ВСУ: как в оккупации под Старым Салтовом выживает частная ферма (Фото)
“Там было очень холодно и сыро, на полу и на стенах росла плесень. Кто-то дал мне кусок пенопласта и мы сели буквально плечом к плечу — места больше не осталось. Наверное, из-за того, что я оказалась среди людей мне стало немного спокойнее. Даже несмотря на ужасные условия. Ночь на 25 февраля в нашем районе была тихой, но глаз я не сомкнула ни на минуту. Сынишка спал у меня на руках. Просидев до утра в тишине, мы подумали, что на этом боевые действия законились — в подвале не было ни телефонной связи, ни интернета и доступа к новостям у нас соответственно тоже не было. Из-за сырости и холода Ваня к утру стал сильно кашлять и мы решили вернуться домой. В 11:00 снова начались обстрелы и иллюзия затишья развеялась”.
Преодолев панику, Юлия наспех и почти наугад собрала вещи, документы, лекарства и кое какие продукты. Посоветовавшись с братом, девушка решила отправиться в метро. По пути к подземке ей позвонила мама и сообщила, что в Харькове находится ее знакомый, который сможет отвезти их в село. В тот момент ни Юлия, ни ее брат не догадывались, что Волчанское направление практически захвачено российскими военными.
Глина лечит. Как харьковчанка с гончарным кругом помогает раненым военным
“Я не имела возможности разобраться в сложившейся ситуации, не понимала, идет ли наступление, откуда ведутся обстрелы, из чего по нам бьют. Мама тогда сказала: у нас в селе с утра тихо, техники нет, российских военных не видно. Это был решающий аргумент”.
“Видела, как танк зарывается в землю”
Проехав через весь Харьков и покружив по Салтовке в поисках хлеба и сигарет “про запас”, автомобиль, в котором находилась Юля с сыном и братом, остановился около блокпоста на окружной дороге. Военнослужащий ВСУ не разрешил ехать в сторону Волчанска, объяснив, что в нескольких километрах от Харькова идут ожесточенные бои.
“Мне было очень страшно. В окно я видела, как на обочине, недалеко от нас, зарывается в землю танк… Мы потеряли уйму времени, пока ехали по городу, а теперь остановились около АЗС и являемся мишенью для вражеских снарядов. Через несколько минут я увидела карету скорой помощи, которая мчалась из города в сторону Волчанска. На блок-посту машину также остановили, военный что-то сказал водителю, тот быстро развернулся и поехал обратно. Тогда я подумала: уж если “скорую” не пропустили, то у нас проехать шансов нет. Я попросила водителя отвезти меня и высадить в 602-микрорайоне — хотела вернуться с сыном домой, но брат уговорил еще немного подождать. Благо, Ваня тихонько лежал у меня на руках и не капризничал. Через несколько минут мы снова подъехали к блокпосту. Военный сквозь стекло осмотрел салон, увидел меня с сыном, еще раз предупредил, что двигаться в направлении Волчанска очень опасно, но затем махнул рукой и пропустил нас”.
“Закрывала собой сына”
Добравшись до Кутузовки, водитель легковушки заметил впереди военную технику и остановился.
“Я стала кричать, чтобы меня выпустили из салона, но водитель не слушал меня, он твердил все то же: “У меня одна дорога — вперед!”.
“Я снова начала уговаривать развернуться и отвезти нас в город. А водитель заявил, что “нам нужно ехать только вперед”. Через несколько минут мы увидели колонну гражданских машин, которая двигалась со стороны Харькова в попутном направлении и мы встроились в ее хвост. Проехав километра два, мы заметили БТР, который перекрыл проезжую часть. На обочине стояли расстрелянные пассажирский автобус и фура. Колонна, в которой мы двигались, стала хаотично разворачиваться и ехать обратно, а наша машина продолжала мчаться. Я стала кричать, чтобы меня выпустили из салона, но водитель не слушал меня, он твердил все то же: “У меня одна дорога — вперед!”. Через минуту наше авто осталось одно на трассе. Мы остановились. Схватив сына и вещи, я выскочила из салона и, не оглядываясь, побежала обратно в сторону Кутузовки. Брат пошел с нами, забрав у меня сумки и рюкзаки. В этот момент начался обстрел. В десятках метров от нас раздавались взрывы. Земля, усыпанная снегом, поднималась вверх. Ваня шел впереди, я — последней. С обеих сторон дороги — поля, спрятаться было негде. Это был шок, смешанный с оцепенением. Пробежав метров 500, я услышала автоматную очередь и в ту же секунду под моими ногами засверкали искры. Я стала кричать Ване, чтобы он сбежал в кювет, а сама старалась прикрывать его собой. Мы не останавливались. Просто бежали изо всех сил. В следующую секунду мимо нас промчалась машина нашего знакомого с разбитым задним стеклом”.
“Когда мы приехали, женщина упала в голодный обморок”: россиянка рассказала, как попала в “скорую” и спасает харьковчан под обстрелами
Пробежав несколько сотен метров, Юля с сыном и братом увидели на проезжей части незнакомый легковой автомобиль. Владелец машины стоял на асфальте и разглядывал воронку от российского снаряда.
“Мой сын, заметив людей, начал с надрывом кричать: “Заберите нас, пожалуйста… Я отдам вам все деньги…”. У меня до сих пор мурашки по по коже от этого крика. Мужчина увидел нас, сел в авто, развернулся и уехал. Сквозь окна я видела, что у них были места в салоне. Наверное, это самые трудные минуты — идти во время обстрела по полю буквально под Богом… Когда больше ничто не прикрывает”.
В Кутузовке Юле с сыном и братом указали дорогу до детского сада, где было бомбоубежище.
“Лишь дойдя до укрытия, я смогла выдохнуть. Подвал был довольно большим, с несколькими нишами. Заметно, что его обустраивали на скорую руку. Внутри стояли детские кроватки, стулья, скамейки, был рукомойник. На пыль и легкую антисанитарию никто не обращал внимания. Некоторые комнаты были завешены тканью, за ними шумели дети. Взрослые расположились в коридорах, на лестнице, кто-то уходил вглубь подвала, кто-то курил наверху около входа. Всего в убежище находились около 150-200 человек. Через минуту к нам подошла женщина, начала расспрашивать, не ранены ли, в порядке ли ребенок. Затем принесла горячий суп”.
“Наверное, это самые трудные минуты — идти во время обстрела по полю буквально под Богом… Когда больше ничто не прикрывает”.
На следующий день, 26 февраля, в подвал пришел один из местных фермеров-предпринимателей. Позже выяснилось, что это был Виктор Зверев — совладелец группы компаний “Агромол”, у которой была крупная ферма в Кутузовке. Он сообщил, что село находится на линии боевых действий. Попросил убрать мебель с прохода, снять все стеклянные двери, принести из медпункта лекарства. Позже мужчина неоднократно привозил и раздавал кое-какие продукты — хлеб, мясо коров, погибших во время обстрелов фермы, молоко и сырки для детей.
“Местные жители, узнав нашу историю, отнеслись к нам очень хорошо, по-человечески. Я даже не ожидала этого. Мы замечали некоторые конфликты между обитателями подвала — кто-то уходил домой, мог принять душ, приготовить еду и пообедать, потом возвращался и получал продукты в убежище. У некоторых это вызывало негатив. Нам же пойти было некуда и все это понимали”.
В один из последних дней февраля в Кутузовке был прилет. Российский снаряд разорвался около одной из стен подвала. Нескольких мужчин засыпало штукатуркой. В тот раз обошлось, здание выдержало. Однако в стене, которая была ближе к месту взрыва, образовался зазор — сквозь щель можно было увидеть улицу.
“Мы поняли, что наше укрытие — небезопасно. Если бы снаряд упал чуть в стороне, мы бы все оказались под завалами. После обстрела мужчины разобрали часть стены, таким образом оборудовав запасной выход из здания. Еще мы поняли, что незадолго до удара многие выходили на улицу, позвонить родным. Видимо, большое скопление мобильных телефонов в одном месте запеленговали россияне. После этого один из местных волонтеров приказал всем выключить телефоны и на время забыть о звонках”.
“С белым флагом за подгузниками”
В течение следующей недели вокруг Кутузовки гремели бои. Несмотря на обстрелы, жизнь продолжалась — люди готовили еду, кипятили дома воду и приносили в убежище чай, делились теплом. В числе тех, кто прятался под зданием детского сада, была пара с восьмимесячным ребенком.
“В один из дней молодой отец, “вооружившись” белым флагом, отправился пешком в Харьков за подгузниками для малыша. Выйдя около 06:00, он ближе к вечеру вернулся невредимым с пачкой памперсов. Так же пешком за лекарствами для внучки в областной центр ходили две женщины. На блокпосту около окружной украинские военные проверили у них документы и пропустили в город и обратно. Третьего марта у одного из детей был День рождения. Это был самый добрый и, наверное, самый грустный праздник, который я видела. Кто-то подарил девочке два гелиевых шара, а кто-то — вязанные носочки. Благодаря детской радости ненадолго всем стало чуть светлее”.
Подписывайтесь на наш Telegram-канал “Родители постарели за две недели”
На восьмой день “блокады” из Рубежного в Кутузовку приехал родной дядя Юли. Оказалось, что мужчина с начала марта пытался прорваться к ним, чтобы отвезти в село к родителям.
“Мы с Ваней заняли места на заднем сиденье машины, сын лежал у меня на коленях. Проезжая то место, где нам перекрыл дорогу российский БТР, я на секунду представила, что нахожусь в фильме про войну… Но тут же в голове застучала мысль: это все не кино, это — реальность: по обе стороны трассы стояли расстрелянные и сожженные военные машины, искореженные танки, грузовики, бензовозы, рядом с ними — уничтоженные гражданские автомобили и трупы на асфальте.
Где-то через час мы добрались до дома. Когда родители вышли нас встречать, первое, о чем я подумала: “как сильно постарели мама и отец, хотя мы не виделись всего две недели”.
Несмотря на оккупацию, в начале марта в селе Рубежное было относительно тихо. Взрывы доносились издалека, российских военных в населенном пункте тоже видно не было. Местные магазины уже не работали. В село несколько раз привозили гуманитарную помощь — муку, крупы, постное масло, хлеб, иногда мясо и молочку. Большинство местных выживали благодаря собственным запасам и хозяйству.
“Великаны играют в теннис”
“Отмывшись и отогревшись в родительском доме, в первую ночь уснуть я не смогла. В голове пульсировала мысль: выдержит ли дом “прилет”, куда бежать в случае обстрела, какие брать вещи с собой, успею ли я схватить спящего сына и найти выход? Появился страх открытого пространства — все время хотелось прижаться к стене, спрятаться. Этот страх преследовал меня каждый день. И небезосновательно — буквально через пару недель начались массированные обстрелы Старого Салтова, который находился чуть в стороне. Сложно определить, откуда наносились удары, но грохот стоял такой, что закладывало уши. Особенно громко было по ночам. Я чувствовала, как трясутся стены дома и вибрируют стекла в окнах. Однажды, услышав раскаты взрывов, Ваня спросил меня: “Мама, это великаны играют в теннис?”.
“Через 10 минут колонну расстреляли”
Страх вновь оказаться между двух огней с каждым днем усиливался и Юля начала уговаривать родных уехать из Рубежного. Брат поддержал, а вот отец — отказался покидать дом. Мама Юли не решилась ехать без мужа.
“В один из дней я пошла в гости к дяде, который жил по соседству. Мы коллегиально решили выехать из Рубежного в более спокойное место. Четкого плана не было, поэтому для начала хотели прорваться в Харьков. Рано утром 4 мая на трех машинах мы выдвинулись из Рубежного. Доехав до Старого Салтова, встретили украинских военных на блокпосту, которые начали проверять документы. В этот момент за спиной, в нескольких сотнях метров, мы услышали сильные взрывы и автоматные очереди. Не представляю, что мама испытывала, слыша обстрел в том месте, где приблизительно находились мы. Военные быстро вернули паспорта и стали кричать, чтобы мы поскорее проезжали, а сами спрятались в укрытии. Выстрелы продолжали звучать за нашими спинами”.
“Только через несколько часов я смогла сообщить маме, что мы живы”
В то утро вслед машинами, в которых ехала Юля с родными, с разницей в несколько минут из Волчанска шла колонна из 15 гражданских автомобилей. Все они попали под пулеметный огонь российских оккупантов. Позже на обочине между Старым Салтовом и Верхним Салтовом правоохранители обнаружили шесть расстрелянных автомобилей и четыре обгоревших тела.
“Тогда мы не понимали, что произошло. Спустя время я узнала, что в той колонне погибла наша односельчанка, а ее сын пешком убегал из-под обстрела. Только через несколько часов я смогла сообщить маме, что мы живы”.
“Разучилась строить планы”
Проехав Харьков, Юля с родственниками транзитом отправилась в Полтавскую область. Сейчас она с родителями живет в одном из сел Кременчугского района. В середине июня ее маму и отца с другими жителями села эвакуировали волонтеры. Сейчас в Рубежном идут ожесточенные бои с российскими оккупантами.
“Я рада, что мне с сыном и моим родным удалось выбраться из пекла. Да, все пришлось оставить — дом, работу, имущество, хозяйство, прежнюю жизнь. Все это второстепенно, главное, что мы живы. Местные люди очень помогли нашей семье, в первое время обеспечили всем необходимым: предоставили дом, кое-какую бытовую технику, продукты, вещи, лекарства… Буквально все, что необходимо для жизни. Я очень благодарна кременчужанам и жителям громады, в которой мы остановились. Мой брат вернулся работать в Харьков. Мама тоже не сидит дома — здесь ей предложили место в одном из сельхозпредприятий. Отец хозяйничает по дому и помогает мне с ребенком. Возвращаться в родной Харьков я пока не решаюсь, город постоянно обстреливают и не уверена, что смогу вынести это напряжение и как-то приспособиться к жизни под огнем. Не за горами зима и сейчас мы занимаемся утеплением дома, в котором живем. До полномасштабной войны у меня были цели, я работала, училась, воспитывала сына… Сейчас у меня нет планов, я разучилась их строить. Но несмотря ни на что, я продолжаю верить… Верить в то, что наша страна победит, наступит мир и все мы вернемся домой”.
*По просьбе Юлии, редакция не публикует личные фото семьи.